«Черный юмор» это школа в американской прозе 1950-70-х, родственная абсурдизму. Основные представители — Джон Барт, Томас Пинчон, Доналд Бартелми, Джеймс Донливи, Джон Хоукс. Родственностью с некоторыми художественными принципами «черный юмор» обладает также творчество Курта Воннегута и Джозефа Хеллера. Ранние произведения писателей «черного юмора» представляют собой пародийное переосмысление характерных мотивов литературы экзистенциализма, не выдерживающих проверки при соприкосновении с реалиями «массового общества», или «цивилизации потребления», сатирически воссозданной в этой прозе. В «Плавучей опере» (1956) Барта, «Человеке с огоньком» (1955) Донливи, первых рассказах Бартелми язвительно описан рядовой американец, остро ощущающий свою отчужденность в обезличенном и стандартизованном социальном макрокосме, однако сохранивший упорную приверженность нормам рационализма и доктрине свободного созидания собственной личности, хотя для подобных верований не осталось оснований. Эта ситуация, в разных своих проявлениях составляющая главный сюжет прозы «черного юмора» на стадии формирования школы, порождает особый тип трагифарсового повествования с широким использованием приемов травестии и гротеска, который подчас обнаруживает преемственность с поэтикой М.Твена. В 1960-е социальная конкретика прозы «черного юмора» уступает место философской обобщенности изображения всего мироустройства как абсурдного круговорота и как царства «энтропии», распространившей свое действие на сам характер социального поведения и человеческих взаимоотношений. Метафора «энтропии» принадлежит Пинчону, чей роман «Радуга земного притяжения» (1973), действие которого связано со второй мировой войной, наиболее рельефно обозначил новую тематику «черного юмора». Столь же масштабные картины универсума, в котором на всех уровнях социальной организации и во всех сферах жизни возобладала тотальная нелепость, содержатся в романе Барта «Козлоюноша Джайлз» (1966) и философской повести Бартелми «Мертвый отец» (1975). Оба произведения выявляют пародийные парафразы фундаментальных идей литературы модернизма (отчуждение личности, хаос и непознаваемость мира), а также мотивов бунта и свободы, главенствующих у экзистенциалистов. В мире всеобщей стандартизации и безраздельного господства «массовой культуры», изображаемом писателями «черного юмора», эти категории утрачивают какое бы то ни было реальное содержание, оказываясь подмененными душевной и эмоциональной стерильностью.
В эссе Барта «Литература истощения» (1967), носящем характер манифеста, говорится о невозможности традиционных способов изображения действительности и характеров, когда писатель имеет дело с современным обществом, пораженным бездуховностью и усредненностью, и в то же время о невозможности игнорировать реальность этого общества, остающегося основным материалом для литературы. На взгляд Барта, повествование должно стать разновидностью семиотического эксперимента, ставя своей целью проследить модификацию основных этических и философских категорий, когда они восприняты типовым сознанием «среднестатистического» человека второй половины 20 века. Этой цели оказываются подчинены характерные особенности поэтики «черного юмора», которые связаны с широким использованием алогизмов, пристрастием к парадоксальным сюжетным положениям, обилием персонажей-типажей, намеренно лишенных психологической многомерности, постоянным комическим переосмыслением прославленных (в особенности оттененных героикой) сюжетов европейской и американской культуры, а также мифологии. Исходя из восприятия мира как нелепости и хаоса, соединяющегося с жесткостью норм социального функционирования, «черный юмор» отказывает в состоятельности категориям выбора и «озабоченности», центральным для экзистенциализма, и противопоставляет им мизантропический комизм как единственную подлинно человечную реакцию на всеобщий абсурд бытия. Персонаж, обычно представляющий собой не характер, а комедийную маску, изображен пленником окружающей бессмысленной реальности и собственного духовного воспитания, не подготовившего его к существованию в мире, охваченном «энтропией». Его позицией чаще всего становится «веселый нигилизм», посредством которого развенчиваются претензии общества на разумность своих установлений, иллюзии относительно целенаправленности исторического процесса, обязательность этических норм и табу, выработанных либерально-гуманистической мыслью, теперь утратившей под собой почву, и т.п. Многим произведениям «черного юмора» (в особенности прозе Хоукса) присущ притчевый характер в сочетании со стихией злого осмеяния ходульности идеалов, шаблонности жизненных интересов, предсказуемости социального поведения, отличающего героев, которые призваны дать ясное представление о современной цивилизации, где постоянно напоминают о себе духовный вакуум и нравственный релятивизм. Однако сатирическое начало обычно подавлено философической интерпретацией сюжета, притязающего на универсальность заложенного в нем смысла.
Черный юмор в сюрреализме
«Черный юмор» — одно из центральных понятий в философии сюрреализма, стержень теоретических построений, литературной практики и повседневной жизни движения. При этом сюрреалистический «черный юмор» отличается от юмора американских прозаиков и современного «черного юмора» отсутствием веселья — это трагический, почти философский концепт, отношение к реальности, способ существования и выживания под гнетом реальности. Лейтмотивом «черного юмора» можно счесть пессимизм, впечатление «времени, вышедшего из пазов» и абсурдности существования — векторообразующие величины осознания современности для мысли последних двух-трех столетий. Попадает в этот срез и мировоззрение сюрреалистов, а также и их непосредственных предшественников, дадаистов. Истоки такого чувствования следует искать в прошедшей на их глазах, а некоторыми и непосредственно прожитой первой мировой войне. Естественным порывом становилось признание мира, в котором возможна такая бесчеловечная бойня, абсурдным.
Однако свойственный сюрреалистам романтический эскапизм они дополняют новым, насмешливо-агрессивным отношением к окружающему миру. Словно человек, который уже не в силах плакать, отвечает на агрессию смехом, сюрреалисты и дадаисты обратили свой уничижительный юмор в механизм защиты против чудовищно мрачной, неконтролируемой реальности — защиты ответно агрессивной, издевательской и несерьезной. Однако если такой разрушительный юмор в чистом виде подходил для нигилистского пафоса дадаизма, то сюрреализм, претендовавший на созидание нового, на изменение мира, нуждался в ином. Источников, повлиявших на перерождение отрицающего юмора дадаизма, было немало, однако решающее значение в оформлении законченного концепта «черного юмора» сыграло знакомство лидера сюрреалистов Андре Бретона в 1930-х с работами Г.В.Ф.Гегеля и З.Фрейда. У Фрейда Бретон заимствует положение о юморе эгоистичном, жестоком, как удар, а у Гегеля — его понятие объективного юмора, т.е. глубоко личного переживания, укорененного в реальности, и вытекающее отсюда положение о необходимости синтеза Субъективного и Объективного (эта проблематика живо интересовала Бретона, пытавшегося преодолеть диалектические противоречия творчества, чтобы прийти к новому искусству и, в итоге, новому мирозданию). «Черный юмор» сюрреалистов — синтетическое образование, сочетающее эстетические и этические константы, поведенческие и чисто художественные элементы, вольную игру с традицией прошлого и фрондерство, подрывающее основы дня сегодняшнего — все это направлено на глобальное переопределение заданных смыслов. «Черный юмор» постоянно подчеркивает, с одной стороны, несовершенство и абсурд мироустройства, с другой — собственные несовершенство и маргинальность по отношению к реальному миру. Вынося одно за скобки другого, и так до бесконечности — что сближает «Черный юмор» с романтической иронией и новейшим постмодернизмом с их постоянной рефлексией и отстранением от только что достигнутого результата, — «Черный юмор» предстает общей интонацией, задающей не только внутренний строй произведения искусства, но и стиль поведения «черного юмориста», выстраивающего собственное существование в соответствии с законами этого парадоксального дискурса утверждения путем сомнения и ниспровержения. При этом «Черный юмор» предельно далек от смеха — это не веселье, а злобный хохот в ожидании конца света: если еще не все потеряно, то сделать для собственного спасения, для изменения мира предстоит немало. Само выражение «Черный юмор» и несколько искаженный — лишенный экзистенциальной составляющей — концепт с легкой руки сюрреалистов затем получили широкое распространение в литературе и искусстве.
Словосочетание черный юмор произошло от английского black humor.