«Чикагская школа», неоаристотелианцы это группа критиков, объединившихся в Чикагском университете в 1930-х, когда литературная критика в США приобрела значительность, которой она никогда прежде не имела. «Чикагская школа » и мешала, и помогала «новой критике» закрепить свои позиции. Название «неоаристотелианцы» было дано представителям этой школы К.Берком, который знал об активном изучении ее представителями «Поэтики» и других произведений Аристотеля. Чикагские критики были озадачены таким термином, потому что они, в сущности, не принимали учения Аристотеля, но согласились, что это определение не хуже других, им предписываемых: «холизм», «миметизм». К тому же оно фиксировало в известной мере направление их деятельности. Группу составили шесть человек: Р.С.Крейн (руководитель), В.Р.Кист, Н.Маклин, Р.Маккеон, Э.Олсон, Б.Вайнберг. Индуктивная в основе своей критика чикагской школы первоначально не давала никакой теории. Изучалась структура отдельного произведения и данные исследования не использовались для анализа очередного произведения искусства. Два программных сборника статей неоаристотелианцев — «Критики и критика. Древность и современность» (1952) и «Критики и критика. Очерки о методе» (1957) — вышли под редакцией Крейна. Их разногласия с «новой критикой» существенны в частностях, но не носят принципиального характера. Искусство, согласно основному утверждению «чикагская школа », — это подражание природе и его конечная цель— удовольствие. Здесь новые аристотелианцы как будто действительно следуют за Аристотелем. Но в сам принцип подражания природе они вносят особый смысл. Утверждается, что выбор предмета подражания в искусстве зависит исключительно от социальной принадлежности художника: «благородный имитирует благородное, низколобый — низменное» (Olson).
Получаемое от восприятия произведения искусства наслаждение связывается чикагскими критиками только с формой произведения, достигнутой в процессе подражания. Для Аристотеля же причина удовольствия, доставляемого искусством, — прежде всего в том, что приобретать знания весьма приятно, «потому что смотря, люди могут учиться и рассуждать» (Аристотель. Поэтика). Он придает большое значение не только форме изображаемого, но и сущности его содержания: «Так как поэт должен при помощи подражания вызывать удовольствие, вытекающее из сострадания и страха, то ясно, что это должно заключаться в самих событиях» (Там же). По убеждению представителей «чикагской школы», различие между отдельными жанрами словесного искусства лежит не в языке, а в особенностях построения сюжета. Язык же — один из элементов сюжетной структуры, он имеет подчиненное значение. В определении сюжета чикагские критики следуют за Аристотелем. В прозаическом произведении сюжет конституируется из трех элементов: предмета — объекта, который имитируется; лингвистического медиума — языка как средства имитации и способа, или техники имитации. В соответствии с синтезом этих элементов должен проходить анализ каждого жанра искусства. В качестве примера неоаристотелианцы рассматривают трагедию. Маккеон пишет, что надо анализировать трагедию, «как целое, включающее в себя шесть частей: сюжет, характер, мысль, побуждаемую объектом, дикцию и мелодию, диктуемые средставами изображения, сценическую обстановку», повторяя Аристотеля, у которого читаем: «Необходимо, чтобы в каждой трагедии было шесть частей… Части эти суть: фабула, характер, разумность, сценическая обстановка, словесное выражение и музыкальная композиция» (Аристотель. Поэтика). Неоаристотелианцы подчеркивают преимущественное значение сюжета по сравнению с остальными пятью частями и представляют сюжет как «всеобъединяющий момент», первичный элемент, который существует до и сверх слов. Художник использует язык лишь как средство для украшения того, что уже оформлено.
Отличие двух соперничающих теорий — «чикагской школы» и «новой критики» — состоит, по убеждению Крейна, в том, что представителями его школы поэзия рассматривается как имитация, а «новыми критиками»—как «выражение». Именно рассмотрение искусства как «выражения», с точки зрения «чикагской школы», не дает возможности «новым критикам» установить четкое жанровое различие между отдельными видами искусства. Однако данное различие между двумя школами сглаживается общим подходом к пониманию творческого процесса как такового. Обе школы выделяют три основные ступени в создании произведения искусства. На первой действует мистическая интуитивная активность художника, на второй он дает ей практическое существование в языке, на третьей добивается имманентной согласованности всех лингвистических элементов в органической структуре произведения. Если в подражание природе неоаристотелианцы различают предмет имитации благородного художника и плебея, то «новым критикам» была в высшей степени безразлична личность и социальное положение творца.
Словосочетание чикагская школа произошло от английского Chicago school neoaristotelians.