Гений это воплощение высших творческих способностей. Первоначально в римской мифологии — покровитель семьи, обеспечивающий воспроизведение рода, олицетворение сил и способностей мужчины. Уже в римской литературе гений под влиянием греческой культуры в значительной мере отождествляется с демоном как личным божеством, сопровождающим человека сквозь всю его жизнь и определяющим его судьбу: «Гений, спутник, управляющий звездой, под которой родился человек, бог человеческой природы» (Гораций. Послания). В аллегорической литературе средних веков гений — «священник», «жрец» при «божестве» Природы (Алан Лилльский. Поэма «Жалоба Природы», 12 век) или при Венере («Согласие двух языков», 1512, Ж.Лемера де Бельжа); в «Романе о Розе» Жана де Мёна (1260) гений зачитывает указ «богини» Природы, критикующий девственность и призывающий к сексуальной активности. Литература Нового времени усваивает античный мотив гения как сопутствующего человеку божества, разнообразно его варьируя (как источник титанической мощи и богоподобия — «Песнь странника в бурю», 1771-72, И.В.Гёте; заблудившийся на земле и принявший человеческий облик гения избавляется от материальной оболочки силой искусства — «Чудесная восточная сказка об обнаженном святом», 1798, В.Ваккенродера; слияние «хранителя гения» с «милым образом» возлюбленной — «Мой гений», 1815, К.Н.Батюшкова; «гений чистой красоты» как воспоминание о небесной родине человека — «Лалла Рук», 1821, В.А.Жуковского; «враждебный гений», олицетворение враждебной к человеку судьбы — «Андрей Шенье», 1825, А.С.Пушкина).
Идея гения
Идея гения как высшей способности к художественному творчеству формируется в 17-18 веках, вместе с развитием представления о творце как свободной личности, противопоставившей свое вдохновение, основанное на полете воображения, рациональным правилам искусства. Оппозиция гения и «правил» появляется во Франции в литературном «споре древних и новых»: Ш.Перро, отстаивающий точку зрения «новых», отмечает, что для писателя необходимы «знание правил своего искусства и сила своего гения», при этом «менее ученое произведение, в котором, однако, больше гения, часто превосходит произведение того, кто лучше знает правила своего искусства, но чей гений обладает меньшей силой» («Параллели между древними и новыми»). В трактовке понятия как творческого дара очень быстро происходит метонимический перенос, благодаря которому под гением начинают понимать не только свойство (творец «обладает» гением), но и самого носителя свойства (сам творец — гений); возникает представление о гении как особом типе творческой личности, впервые подробно изложенное в редакционной статье Дж.Аддисона в журнале «Зритель» (1711. No 160): гений творит «без всякой помощи искусства или учености», он всем обязан лишь природе, ибо он — «великий естественный гений», ему также присуще «нечто величественно-необузданное и сумасбродное». Вслед за статьей Аддисона в Англии появляются многочисленные трактаты о гении, написанные в духе пред-романтизма: «О гении», 1719, Х.Фелтона; «Трактат о гении», 1755, У.Шарпа; «Опыт об оригинальном гении», 1767, У.Даффа; «Опыт о гении», 1774, А.Джерарда; «О литературном гении», 1796, А.Д’Израэли. Основными свойствами гения провозглашаются способность к «плодотворному ассоциированию идей» (Джерард) и особенно «изобретательное и гибкое воображение» (Дафф), позволяющее создавать «красоты, которые никогда не были предписаны правилами, и достоинства, не имеющие примеров» («Мысли об оригинальном творчестве», 1759, Э.Юнга). В английской эстетике и литературной критике 18 веков гений противостоит не только системе «правил», но и всей миметической концепции искусства, поскольку не подражает природе, но творит нечто принципиально новое: «В волшебной стране фантазии гений может скитаться полным дикарем; здесь — его творческая сила, здесь он может управлять как хочет собственным царством химер» (Юнг). Творения гения, по Юнгу, возникают не «силой искусства», но так же естественно, как природный организм: в поэтическом произведении есть «нечто от природы растения», оно «само распускается из животворного корня гения» (представление о гении и его творении как «естественных организмах» позднее было развито И.Г.Гердером). Вместе с тем в ряде эстетических трудов 18 века заметно стремление приспособить идею гения к традиционной риторико-рационалистической системе понятий, связав его с категориями «вкуса», «воспитания», «остроумия»: Джерард заявляет о «необходимости вкуса для гениев во всех искусствах»; Г.Э.Лессинг в 1759 утверждает, что «мы приобретаем гениальность посредством воспитания» (Lessing G.E. Werke. Miinchen); Ш.Баттё часто употребляет слово гений в значении «остроумие», понимая под ним отдельный удачный прием («Изящные искусства, сведенные к единому принципу», 1746). Несмотря на этимологическую близость латинских слов genius и ingenium (остроумие), эти понятия постепенно разводятся, поскольку предромантизм видел в остроумии сухую логическую игру, недостойную гения: «Высшая поэзия есть творение гения, она должна лишь изредка, для украшения, использовать отдельные приемы остроумия. Существуют шедевры остроумия, в которых не участвовало сердце; но гений без сердца — лишь наполовину гений. Последнее и высшее действие гениального творения состоит в том, чтобы привести в движение всю душу целиком» (Ф.Г.Клопшток. О святой поэзии, 1755). Установленная в эпоху чувствительности связь между идеей гения и понятиями «души» и «сердца» как средоточиями личностной цельности в дальнейшем привела к мысли о моральной стороне, его «несовместимости со злодейством»: «Что такое гений без доброго сердца?» — вопрошает Д.И.Хвостов («Записки о словесности», 1829).
Осмысление понятие гений
Новый этап в осмыслении понятия гений был ознаменован движением «Бури и натиска» (известным также под названием «эпохи гениев»), которое видело в гении не только творческую, но и демонически сильную личность (подобную Прометею или Фаусту), способную преодолевать границы повседневности. Связь между идеями гения и воображения, установленная в английской эстетике, находит развитие у теоретика движения Я.М.Р.Ленца: образы, порождаемые гением, обладают всей ясностью и конкретностью реальных впечатлений; «прежде чем он начнет писать, образ уже сидит в его душе, со всеми своими отношениями, светом, тенью, колоритом» (Ленц. Заметки о театре, 1774). Философ И.Г.Гаманн, оказавший значительное влияние на «Бурю и натиск» и на позднейший немецкий романтизм, придал учению о гении ярко выраженное антирационалистическое, мистическое звучание: гений — дар Божественного милосердия, это особая форма «безумия» и «глупости», угодных Богу; творениям гения присущи беспорядок, темнота и даже особая «чернота», напоминающая о том, что гений сродни испепеляющему огню: «Не ищите белокурых среди спутниц Аполлона… Всякая из них может сказать: Не смотрите, что я так черна, ибо это огонь гения опалил меня» (Hamann J.G. Samtliche Werke. Wien, 1950). Во второй половине 18 века появляются попытки определить гений как определенный психологический склад: приписывается ряд устойчивых черт характера, среди которых доминирует склонность к меланхолии. Уже барокко связало творческое начало с меланхолическим темпераментом, «темной желчью» («Меланхолики обладают более сильным воображением… и меланхолия из всех состояний души — самая плодотворная для создания всяческих произведений искусства»— Г.Ф.Харсдёрфер. Немецкий секретарь, 1656); 18 и отчасти 19 век развивает этот мотив: меланхолия — неразлучная спутница гения, и более того — его мать (Лафатер И.К. Гений Он же. Физиогномические фрагменты, 1775-78). «Нежное стихотворение, подобно радуге, вырастает лишь на темной почве; поэтому поэтическому гению нравится стихия меланхолии» (И.В.Гёте. Изречения в рифмах, 1814). Утверждаются также представления об одиночестве гения, его неспособности жить повседневной жизнью и обреченности на разлад с окружающим миром (Гёте. Торквато Тассо, 1790); в истории литературы выделяются писатели, служащие образцами: предромантические и романтические критики главным гениями мировой словесности объявляют У.Шекспира с его смелостью, «дикостью», презрением к правилам, в античной литературе его аналогом признается Пиндар. Комплекс идей о гении, выработанных в ходе 18 века, был обобщен в эстетике И.Канта — наиболее значительном опыте включения категории гений в универсальную философскую систему. По Канту, «Гений — это врожденная способность души, посредством которой природа дает искусству правила»; он отделен от вкуса (поскольку вкус — лишь способность суждения, а не продуктивная способность); его главное свойство — оригинальность; образующие его душевные способности — воображение и рассудок в их «счастливом сочетании», позволяющем «схватывать быстро исчезающую игру воображения и придавать ей единство в понятии» («Критика способности суждения», 1790). Гердер вносит в комплекс идей о гении новый мотив органической целостности: «Гением стал лишь тот, кто… создал живое целое» («О критике, вкусе и гении», 1800); его душа отображение мировой души в ее полноте и цельности: так, для «великого духа» Шекспира «весь мир — только тело, вся явления природы — члены этого тела, все возможные характеры и мировоззрения — лишь черты этого духа, а все целое может именоваться так же, как гигантский бог Спинозы: Пан! Универсум!» (И.Г.Гердер. О Шекспире, 1773).
Для романтиков гений — «божественное в человеке» (Ф.В.Й.Шеллинг. Философия искусства, 1807), которое может проявляться помимо и вопреки личности поэта; отсюда — романтическая концепция двойственности гения, допускающая его личную ничтожность, и представление о гениальности как бессознательном: «То самое могучее в поэте, что вдыхает в творения его добрую и злую душу, есть бессознательное… поэт великий… откроет и раздарит клады, которых сам не увидит» (Жан Поль. Приготовительная школа эстетики. Программа 3). Гений трактуется как универсальное, протеическое существо, способное совмещать в себе множество противоречивых идей, образов и «индивидуальностей»: «гениальный человек», согласно Новалису, «должен, чтобы сформировать свою индивидуальность, вбирать в себя и ассимилировать в себе все новые индивидуальности» (Novalis. Das allgemeine Brouillon. 1798 Idem. Schriften. Stuttgart, 1968). Романтического гения отличает способность к мгновенному синтезу, он не нуждается в длительных мыслительных процедурах, чтобы найти правильное решение, которое приходит к нему как озарение: «Синтетические операции — прыжки… Гений — прыгун по преимуществу». При этом «гений не делает ошибок» (У.Блейк. Маргиналии 1808 г.). Распространившаяся в эпоху романтизма идея о гении как способности к бесконечному перевоплощению приводит к мысли о том, что он проявляется не только в создании абсолютно нового, но и в обновлении и комбинировании старого. Гений — своего рода воскреситель и искупитель прошлого, возвращающий его нам в преображенном виде: «В поэзии в такой же мере, как и в философских исследованиях, гений заявляет о себе наиболее ярко тогда, когда он открывает новые стороны давно известных вещей, извлекает старые истины из состояния забвения…» (С.Т.Колридж. Biographia literaria). Иенскиеромантики реабилитируют барочную категорию остроумия, видя в нем одно из свойств Гения («Гений — это хотя и не произвол, но свобода, как остроумие, любовь и вера, которые должны однажды стать искусством и наукой» — Ф.Шлегель. Критические фрагменты, No 16; 1797), в то время как английские романтики (прежде всего Колридж) противопоставляют остроумию воображение как подлинную стихию гения. Идея как творческой силы в романтическую эпоху нередко сливается с мифологическим образом гения как духа-покровителя, посредника между человеком и небом; творческий дар персонифицируется в образе гения божества: «Гений светлый, добрый Гений, Как отраден твой приход! Сердце жаждет вдохновений, Как росы засохший плод…» (П.А.Катенин. Гений и поэт, 1830).
Проблема различения гения и таланта активно обсуждается с конца 18 века. При всем разнообразии мнений можно выделить три основных направления в решении этого вопроса:
- Гений понимается как сила, создающая нечто новое, а талант — как высокая способность к воспроизведению и подражанию («Тот, кто за некоторое время способен сделать больше, чем другие, обладает силой; кто может сделать больше и лучше — имеет талант; кто может создать такое, чего еще никто не создавал, — обладает гением» — И.К. Лафатер. Афоризмы о человеке);
- Талант — производительная способность, в то время как гений — некое свойство восприятия, способность видеть мир особым, принципиально новым образом; гений определяет стадию восприятия, а талант — стадию выражения. «Гений — это инстинктивная способность все видеть и все понимать, а талант — дар все передавать и все выражать» (Ш.Ж.Л.де Шендолле. Дневник, 1833); Т. Де Квинси сходным образом трактует талант как проявление «воли и активности», а гений — как «функцию пассивной природы», как определенный модус восприятия («Автобиографические очерки», 1853). А.Шопенгауэр, приспосабливая концепцию гения как определенной формы «пассивного восприятия» к нуждам своей философской системы, видит в гении «субъекта, свободного от воли», способного полностью раствориться в созерцании и стать «ясным зеркалом сущности мира» («Мир как воля и представление»);
- Гений — универсальная творческая способность, талант — специализированная способность к определенному виду активности. Эта точка зрения пользуется наибольшим признанием и изложена, в частности, в «Эстетике» Г.В.Ф.Гегеля, где гений определен как «всеобщая способность к подлинному порождению произведения искусства», а талант — как «частная способность» к определенным видам творчества.
Антиномия гения и мира (обыденности, земной реальности), намеченная еще предшественниками романтизма, была осознана в позднем романтизме как невозможность для гения, воплощающего универсальное, не ведающее границ сознание, примириться с ограниченным посюсторонним бытием. В дальнейшем этот разрыв между гением и миропорядком так и не был преодолен. Гёте предпринимает попытку вписать гения в систему мирового устройства, представив его своего рода законодателем мира и определив его как «такую человеческую силу, которая, посредством действий и поступков», дает миру «закон и правило» («Поэзия и правда»), однако в позднейшем развитии идеи гения мотив его противопоставленности миру продолжает доминировать: образ либо эволюционирует в сторону ницшеанской идеи «сверхчеловека», презирающего Божественное мироустройство (усвоенной фашистской идеологией), либо принимает вид болезненной психической или физической аномалии, несовместимой с гармонией и нормой (связь гения и болезни в романе «Доктор Фаустус», 1947, Т.Манна). Усталость европейского художественного сознания от образа гения и сопряженных с ним неразрешимых противоречий вылилась в попытки избавиться вообще от концепции: Ш.Бодлер видит в гении «не более чем детство, сознательно возвращенное и оснащенное взрослыми физическими орудиями самовыражения» («Художник современной жизни». Бодлер Ш. Романтическое искусство); Б.Кроче, осмысливший искусство как совокупность «выражений», по своей природе тождественных «выражениям» обыденного языка, видит в гении чисто «количественное понятие», поскольку «наша фантазия по природе своей тождественна» фантазии гения («Эстетика как наука о выражении и как общая лингвистика», 1902). Тривиализация, которой подверглась идея гения в массовой культуре, может восприниматься в литературе 20 века и как правомерная реакция на чрезмерности романтического культа, и как вызов, бросаемый измельчавшей культурой подлинно духовной личности. Для героя романа Р.Музиля «Человек без свойств» (1930—43) поводом к «отпуску от своей жизни» становится именно осознание своего времени как эпохи, когда «футболисты и лошади обладают гением».
Слово гений произошло от латинских genius, gigno, что в переводе означает — «рождаю», «произвожу».
