Маска авторская это способ сокрытия писателем собственного лица с целью создания у читателя иного (отличного от реального) образа автора, в отдельных случаях — основополагающий прием литературной мистификации. Маска авторская используется с древнейших времен в соответствии с существующими литературными канонами и традициями. В древнерусской литературе маска авторская по-разному реализуется в «Молении» Даниила Заточника (13 век), где автор под маской смиренного искателя княжьей милости вовлекает в свой стиль «элементы скоморошьих прибауток, народного юмора бедняка, иронизирующего над своей судьбой, склонность обращать в шутку даже слова Священного Писания, украшать речь рифмой и т.д.» (Лихачев Д.С. Избранные работы), и в литературных текстах Ивана Грозного, заметно меняющихся «в зависимости от взятой им на себя роли. От этого стиль его посланий очень разнообразен. Игра в посланиях — отражение игры в жизни». В «Письмах русского путешественника» (1791-95) Н.М.Карамзин успешно разыгрывает весь ролевой ряд от «неискушенного юноши» до опытного «путешественника-западника». В 19 веке реализация маски авторской как литературно-эстетического и культурно-художественного явления получает развитие у А.С.Пушкина, который в «Повестях Белкина» (1830) развивает, по определению В.И.Тюпы, «псевдоним в целый художественный образ» (Болдинские чтения. Горький). Сходная практика использования маски авторской прослеживается в творчестве А.К.Толстого и братьев Жемчужниковых, Б.А.Алмазова.
Особый интерес к маске авторской питает Серебряный век, целенаправленно культивирующий в собственном литературно-эстетическом бытии атмосферу карнавала и маскарада от «Старинного театра» (1907-08) Н.Н.Евреинова и Передвижного театра П.П.Гайдебурова и Н.Ф.Скарской до «Обезволпала» А.М.Ремизова и «Омфалоса» Н.М.Бахтина. Маска авторская в данном контексте непосредственно связана с маской поведенческой, культурно-бытовой — у Н.С.Гумилева, М.А.Кузмина, Н.А.Клюева, С.В.Киссина (Муни) и Е.А.Дмитриевой (Черубина де Габриак), а в 1920-е — начале 30-х у «Обэриутов» и близких им «Чинарей». Специфическая концепция маски авторской реализуется в русском творчестве В.В.Набокова, получая свое завершение в его англоязычных текстах («Истинная жизнь Себастьяна Найта», 1941, «Прозрачные вещи», 1972, «Посмотри на арлекинов!», 1974 и др.). Среди российских примеров последних десятилетий — творчество Н.Глазкова, Вен.Ерофеева, О.Григорьева, В.Пелевина. Одна из первых попыток осмысления маски авторской предпринимается в 1910-е М.А.Волошиным; позднее определение образа автора как маски предлагает Ю.Н.Тынянов. Оригинальная теория присутствует в статьях близкого «ОПОЯЗу» и «формальной школе» критика И.А.Груздева. С начала 1920-х собственную концепцию маски авторской разрабатывает М.М.Бахтин, полагающий маску авторскую одной из форм взаимоотношений не только автора и читателя, но и автора и героя. Иную интерпретацию предлагает постмодернистская эстетика, воспринимающая ее как важный структурообразующий принцип повествовательной манеры постмодернизма. В литературной практике западного постмодернизма в последние годы маска авторская оказывается куда важнее самого автора. «Что до самого рассказчика, Пол Теру из книги похож на меня чрезвычайно, но и он — участник маскарада, — пишет Теру в предисловии к автобиографическому роману «Моя тайная история» (1996). — Хранить кое что в тайне — попрежнему привилегия писателя, и он вправе использовать вместо маски собственное лицо. Вот тут уж я никаких вольностей себе не позволял. Пускай рассказчик вымышленный, но маска — самая настоящая».