Московский лингвистический кружок (МЛК) это научное общество (1915-24), объединившее несколько десятков русских филологов и литераторов. Членами-учредителями МЛК были студенты историко-филологического факультета Московского университета Ф.Н.Афремов, П.Г.Богатырев, А.А.Буслаев, С.С.Рогозин, П.П.Свешников, Р.О.Якобсон и Н.Ф.Яковлев. Проект устава МЛК академик Ф.Е.Корш представил во 2-е отделение Императорской академии наук в конце 1914. Предполагавшееся с согласия Корша избрание его почетным председателем МЛК не состоялось: подписанное академиком A.А.Шахматовым разрешение на образование кружка для занятий вопросами языковедения, стихосложения и поэтики народного словесного творчества было получено в Москве в день смерти Корша. Первым председателем МЛК был избран Якобсон, находившийся на этом посту до отъезда за границу (1920). Позднее обязанности председателя МЛК исполняли М.Н.Петерсон (до сентября 1920), Буслаев (до октября 1922), Г.О.Винокур (до марта 1923) и Яковлев (до ноября 1924).
Московский лингвистический кружок быстро перерос рамки студенческого кружка. Среди его действительных членов были С.И.Бернштейн, С.М.Бонди, О.М.Брик, В.М.Жирмунский, С.О.Карцевский, М.М.Кенигсберг, А.М.Пешковский, Е.Д.Поливанов, Ю.М.Соколов, Б.В.Томашевский, Ю.Н.Тынянов, B.Б.Шкловский, Г.Г.Шпет, Б.И.Ярхо и др. В работе МЛК принимали участие поэты С.П.Бобров, О.Э.Манделыитам, В.В.Маяковский, в меньшей степени Н.Н.Асеев и Б.Л.Пастернак. Как вспоминал Б.В.Горнунг, поэты относились к МЛК с «подобострастным почтением». «Исключительную настойчивость» в установлении контакта с филологами проявил Мандельштам: летом 1922 он организовал в помещении кружка несколько бесед о поэзии и новейших методах ее изучения — эти встречи, если верить воспоминаниям Горнунга, «ничего не дали поэтам, но были интересны членам кружка» (Институт Русского языка РАН. Лаборатория экспериментальной фонетики).
Трудно найти филологическую дисциплину, обсуждению вопросов которой МЛК не посвятил бы хотя бы одного своего заседания. Самые разные проблемы теории и истории литературы, теории и истории языка занимали молодых российских ученых. Однако сильной стороной Московского лингвистического кружка был, в первую очередь, не широкий диапазон интересов, не привлечение новых, дотоле неизвестных фактов, а умение посмотреть по-новому на старое и, казалось бы, хорошо известное. Как сказал Буслаев на праздновании пятилетия МЛК, задача кружка — «методологическая революция» (Институт русского языка РАН. Рукописный отдел). Члены МЛК по большей части имели хорошую методологическую и теоретико-лингвистическую подготовку; они внимательно следили за достижениями западноевропейской лингвистической мысли (так, первое в России обсуждение «Курса общей лингвистики» Ф.де Соссюра состоялось именно в МЛК). Якобсон уверял, что «из Московского лингвистического кружка пришли первые толчки к дальнейшему развитию фонологической проблематики и в московской, и в пражской языковедческой среде» (Якобсон P.O. Московский лингвистический кружок). Многие представители и левого («младофутуристического»), и правого («младоакмеистического») крыла МЛК считали себя последователями феноменологии Э.Гуссерля и учениками Шпета — главного русского гуссерлианца (поэтому они были очень внимательны к проблеме структуры знака и его внутренней формы).
Так же как петроградские «формалисты», москвичи считали, что «анализ искусства есть», по определению Кенигсберга, «анализ форм выражения, словесных форм» (Шапир М.И. М.М.Кенигсберг и его феноменология стиха). Однако говорить о принадлежности МЛК к «формальной школе» можно лишь с оговорками. Формализм понимает содержание как форму и ищет оформленности содержания; структурализм понимает форму как содержание и ищет содержательности формы. В первом случае содержание берется как данность, а описание языка (формы) остается целью; во втором случае исходной точкой оказывается форма (язык), исследование которой должно привести к овладению эстетическим содержанием. В этом отношении направление МЛК следует определить скорее не как формализм, а как предструктурализм: членами кружка форма рассматривалась, в первую очередь, в оппозиции к содержанию, а не к материалу. Москвичи шли к поэтике от лингвистики, а петроградцы — от теории литературы. В МЛК предпочитали говорить не о различных функциях одного языка, а о разных функциональных языках, среди которых совершенно особое место занимал язык поэтический, т.е. язык в его эстетической, или, как стали говорить позже, в его поэтической функции. С этой точки зрения поэтика трактовалась как одна из ведущих лингвистических дисциплин.
Многие мысли, прозвучавшие на заседаниях МЛК, предвосхитили позднейшие открытия, существенно опередив время; коечто (в том числе неопубликованное) сохраняет свою актуальность и поныне. Но отсутствие у МЛК печатных органов и издательской базы, недостаток авангардной броскости в организации научного быта, а также глубокие внутренние противоречия привели к тому, что символом русского формализма стал всемирно известный ОПОЯЗ, тогда как основная работа по созданию новой филологии велась в недрах МЛК. Хотя московский кружок просуществовал недолго и прямое его влияние на развитие русской и мировой филологии по многим причинам было затруднено, опосредованное стимулирующее его воздействие несравнимо с каким бы то ни было другим. По словам первого председателя кружка, «в 1926 году организационная модель Московского лингвистического кружка заодно с его научными планами и достижениями легла в основу новоучрежденного Пражского Лингвистического Кружка… наследие московских инициаторов обнаруживается в многочисленных «лингвистических кружках», возникших в различных странах света и усвоивших через пражский образец и наименование, и внутренний строй, и многое из мыслей и замыслов… характерных для Московского лингвистического кружка» (Якобсон P.O. Московский лингвистический кружок).