Рифма это созвучие концов стихов или полустиший, отмечающее их границы и связывающее их между собой. Развилась из естественных созвучий синтаксического параллелизма; в европейской литературе зародилась не в стихах, а в античной ораторской прозе (гомеотелевтон, «подобие окончаний», см. Фигуры).
Пример насыщенной рифмы риторической прозы:
2 век н.э. (описание театра у Апулея, «Флориды»,
«Здесь посмотрения достоин не пол многоузорный, не помост многоступенный, не сцена многоколонная; не кровли вознесенность, не потолка распестренность, не сидений рядоокружениость; не то, как в иные дни здесь мим дурака валяет, комик болтает, трагик завывает, канатобежец взбегает и сбегает» (Ср. «плетение словес» в русской прозе стиля Епифания Премудрого).
Такая рифмованная проза культивировалась во время раннего Средневековья, и к 10 веку мода на нее стала на некоторое время почти господствующей и проникла в средневековую «ритмическую» (т.е. силлабическую и силлабо-тоническую) и «метрическую» (т.е. написанную по античным образцам) прозу. Здесь рифма связывала преимущественно концы полустиший и называлась «леонинской»(происхождение названия неизвестно; пример из Марбода Реннского, пер. Ф.Петровского):
Нрав мой смягчает весна:
она мне мила и чудесна.
Не позволяя уму
погружаться во мрачную думу.
Я за природой иду
и рад ее светлому в иду…
В этом эволюционном развитии загадкой остается ранний длинный гимн Августина против донатистов, в котором все строки единообразно кончаются на е, влияние на него со стороны рифм семитского (сирийского, арабского), а тем более кельтского (ирландского) стиха очень сомнительно.
Из средневековой латинской поэзии рифма переходит в средневековую греческую (поздние греческие романы), в германские языки (вытесняя из них более древний аллитерационный стих) и в славянские (где говорной стих низовых фольклорных жанров обычно был рифмованный, а речитативный и песенный более высоких жанров — нерифмованный). Постепенно латинская поэзия возвращается к древним нерифмованным образцам, а новоязычная средневековая европейская поэзия остается рифмованнной целиком; нерифмованный белый стих входит в нее как исключение (подражание античности) с 16 века, шире — в эпоху романтизма, и становится массовым лишь в свободном стихе 20 веке.
Единицей рифмующего созвучия в силлабическом стихосложении служит слог (1-сложные рифмы: сущий — вящий — делавший — змий…; 2-сложные: сущий — дающий — делающий — знающий…; для Симеона Полоцкого «тебе — на небе» или «кому — иному» были правильными 2-сложными рифмами, хоть и смущают нынешних стиховедов своей разноударностью). Единицей созвучия в силлабо-тоническом стихосложении служит группа слогов, объединенная ударением (как стопа), по положению ударения здесь различаются рифмы мужские (ударение на первом слоге от конца, «огневой-роковой»), женские (ударение на втором слоге от конца, «огневою-роковою»), дактилические (ударение на третьем слоге от конца, «огневеющей-веющей»), гипердактилические (ударение на четвертом и далее удаленных от конца слогах, «огневеющею-веющею»). Единицей рифмующего созвучия в чисто-тоническом стихосложении должно бы служить целое слово («огневой — от него — магниевый — гневом», классификация таких созвучий еще не выработана). Под воздействием традиции и под иноязычным влиянием часто встречаются смешанные случаи: так, современный русский тонический стих по традиции избегает разноударных рифм. (Эксперименты А.Мариенгофа с разноударными рифмами не получили продолжения в 20 веке).
Точность созвучия, требуемого для рифмы, определяется исторически меняющейся условностью (в силлабической рифме сперва считались достаточными 1 сложные рифмы, потом стали необходимыми 2-сложные). Господствует установка «Рифма не для глаза, а для уха», однако в ряде случаев она нарушается (обычно рифмой продолжают считаться слова, образовывавшие созвучия в прошлом, как английское «love — move», русское «ея — семья»). Русская рифма в 18 веке требовала тождества всех звуков и, по возможности, всех букв (точная рифма; однако «быть — бить», «род — бьет» тоже считались точными рифмами); но еще в конце 18 века дозволяется рифма йотированная («силы-милый»; к ней близка рифма «с внутренним йотом», типа «я — меня»); с 1830-50-х — рифма приблизительная, с несовпадающими заударными гласными («много — богу»); в 20 веке — рифма неточная, с несовпадением согласных. Среди последних выделяются усеченная («пламя — память», «плечо — о чем»), замещенная, («ветер — вечер») и неравносложная («неведомо—следом»); иногда выделяют также переставную («ветка — некто») рифму. В некоторых поэтических культурах условности такого рода канонизованы (в ирландской поэзии все смычные или все сонорные звуки считались рифмующими между собой). В пределе неточная рифма сводится или к ассонансу (тождественным остается только ударный гласный звук, «рука — комар» — на таких ассонансах строилась старофранцузская и староиспанская поэзия), или к диссонансу (тождественны остаются согласные, меняется ударный гласный, «стан — стон» — такие диссонансы употребительны в современной англо-американской поэзии).
По наличию предударных опорных звуков выделяются рифмы богатые («ограда — винограда»): они ценятся во французской традиции и считаются комическими в английской и немецкой традициях; в русской поэзии они ценились у Сумарокова и его школы, вышли из употребления к начале 19 века и вновь стали модными в начале 20 века («левые рифмы»), как бы компенсируя расшатывание точности послеударного созвучия. Если в порядке стихового фокуса вереница опорных звуков протягивается до начала строки, то этот прием называется панторифмой («все-рифмой»). По лексическим и грамматическим признакам выделяются рифмы однородные (глагол с глаголом, прилагательное с прилагательным и пр., считающиеся «легкими») и разнородные, омонимические («Защитник вольности и прав В сем случае совсем не прав»), тавтологические («Цветок», 1821, Е.А.Баратынского — обычно с расчетом на выявление тонких семантических расхождений между повторениями одного и того же слова), составные («где вы — девы»).
По положению в строке рифма в европейской поэзии канонизированы в конце стиха; если конец стиха рифмует с концом полустишия, такая рифма называется внутренней. Теоретически возможны начальные рифмы («Как дельфин тропических морей, Тишь глубин я знаю, но люблю…» — В.Я.Брюсов), серединные рифмы и различные переплетения внутренних рифм, но они требуют времени на то, чтобы у читателя создалось непривычное рифмическое ожидание. Если таковое не создастся, созвучия будут ощущаться не как рифма, а как беспорядочный фонетический орнамент стиха.
По положению рифмических цепей в строфе различаются рифмы смежные (aabb), перекрестные (abab), охватные (abba), смешанные (в том числе тернарные, aabccb), двойные, тройные; повторяясь, это расположение рифм служит важнейшим элементом строфики — как замкнутой (в приведенных примерах), так и цепной. В стихе рифма выполняет троякую функцию:
- Cтихообразующую — как средство разделения и группировки стихов (подчеркивание стихораздела, соотнесенность рифмующих строк);
- Фоническую — как опорная позиция для звукописи целого стиха («распыленная рифма»: «да что я, лучше что ли… из кожи вон, из штолен» у В.Маяковского) — или, наоборот, в стихах, насыщенных аллитерациями, где они имеют тенденцию сосредоточиваться в начале строки, а конец строки предоставлять рифмы (Брюсов);
- Семантическую — как средство создания «рифмического ожидания» появления тех или иных слов, с последующим подтверждением или нарушением этого ожидания («Читатель ждет уж рифмы: розы…» — отсюда важность уместного использования рифм банальных, таких, как «радость — младость — сладость» и т.п., и оригинальных, экзотических). Во всех этих функциях рифма подчинена общему стилистическому целому стиха и в зависимости от соответствия этому целому ощущается как «хорошая или «плохая».
Слово рифма произошло от греческого rhythmos, что в переводе означает — плавность, соразмерность.
